Городские бойни

В XIX веке Кожухово и Дубровка разрастаются, население их увеличивается, хотя окружающая местность остается довольно заброшенной. Так, в 1816 году в Дубровке насчитывалось 30 дворов, в которых жили 111 крестьян мужского пола и 105 женского, в Кожухове - 88 дворов, 276 мужчин и 285 женщин. В 1858 году, накануне отмены крепостного права, в Дубровке насчитывалось 211 дворов и 600 с небольшим человек, в Кожухове - 221 двор и 662 человека. Сохранились интересные данные за 1884 год. Из них мы узнаем, что в то время в Дубровке было 2 трактира, 8 овощных лавок и несколько «заведений» (так называли мастерские - сапожные, столярные, портновские, серебряные).

Однако не лавками, трактирами и мастерскими и даже не крестьянскими домами определялся ландшафт местных земель. Известный москвовед Петр Васильевич Сытин, рассказывая о процессе застройки Москвы по плану города 1805 года, отмечает, что у Рогожской и Покровской застав и Крутицкого подворья «лежало пустынное болотистое место», а земля, взятая под выгон «по обе стороны Большой Коломенской дороги, лежит впусте» (Большая Коломенская дорога шла от Покровской заставы на юго-восток).

Тогда же, в начале XIX века появляются у северного края района и первые бойни. В 1805 году купец Кузьма Лаврентьев просил отвести землю под бойню у Калитниковского кладбища. И уже в 1810 году бойни стояли по обеим сторонам Коломенской дороги.

Проблема снабжения населения Москвы мясом становится одной из самых серьезных в XIX веке. Генерал-губернатор П.А. Тучков настаивал на передаче всего скотобойного дела в единые руки Городской администрации, в частности и для обеспечения должного санитарного надзора. Требованиям соответствующей обеспеченности водоснабжением и канализацией больше всех других удовлетворял участок земли между Покровской и Спасской заставами. В это же время инженером Гобрехтом был представлен проект создания городской канализации, по которому на Сукином болоте предположены были поля орошения и бассейны для скопления грязных вод зимой.

Важную роль в выборе места новых боен сыграло принятие в 1882 году закона, запрещавшего прогон скота по московским гужевым дорогам и улицам и требовавшего перевозить скот исключительно в вагонах по железной дороге.

20 июля 1886 года состоялась закладка городских боен, а 2 июня 1888 -го - освящение. Смотрителем строительства, а затем и управляющим городских боен был назначен бывший контролер Городской управы Д.Д. Ведеревский.

Сооружение было грандиозным. Бойня включала более 50 зданий, 3 завода, специальную водокачку, скотопригонную площадку, загонные дворы, железнодорожные пути, поля орошения на Сукином болоте и прочее. Этот маленький городок занимал пространство около 200 десятин и обслуживался персоналом в 1000 человек. Строительство обошлось казне в сумму около 2,3 миллиона рублей.

Подъездные пути к бойням устроили от Покровской и Спасской застав через деревню Дубровку. Дороги, к ликованию местных жителей, были основательно замощены крепким булыжником и обеспечивали проезд круглый год.

Боенские поля орошения сначала устроили на Сукином болоте вблизи железнодорожной станции «Угрешская» и поначалу никак не оснастили. Лишь в 1912 году здесь была построена станция биологической очистки с непрерывно действующей системой фильтрации.

С пуском Городских боен вокруг них сложилось традиционное окружение - Новая конная площадь, Скотопрогонная улица и т.д.

 

 

Начало промышленности

Во второй половине XIX века началось бурное развитие промышленности. Тогда-то и становится юго-восток Москвы главным промышленным районом. Во-первых, ветры в Москве дуют чаще всего с северо-запада, и потому предполагалось, что дым заводов не будет загрязнять городской воздух. А во-вторых, в середине XIX века именно сюда сходились первые железные дороги города. Недаром только с постройкой Окружной железной дороги в 1903-1908 годах появилась реальная возможность создания крупных предприятий по всему периметру города.

А тогда, в самом конце XIX века, к предприятиям от ближайших железнодорожных станций подводили специальные пути. Так, 1 сентября 1894 года вступила в строй линия «Перово - Симоновская» протяженностью 8 верст 320 сажен, прошедшая по территории нашего района. А когда в 1908 году стало действовать 54-километровое кольцо Московско-Окружной железной дороги, появились станции «Угрешская» и «Кожухово». И уже 23 мая 1917 года Московская городская Дума постановила считать границей города Москвы Окружную железную дорогу.

«Поэзия с торговлей рядом,
Ворвался Манчестер в Царьград,
Паровики дымятся смрадом,
Рай неги и рабочий ад».

Петр Вяземский

Наш болотистый район далеко не сразу привлек внимание промышленников, хотя рядом с ним на рубеже веков быстро вырастают большие заводы. В 1889 году строится Сталелитейный завод Товарищества Московского Металлического завода (Ю.П. Гужон, Ф.К. Шотт, Е.И. Леблон, Ю.Ф. Флейснер) у Рогожской заставы (теперь это завод «Серп и молот»). В 1888 году вводятся в строй Городские бойни - крупнейшее предприятие в тогдашней Москве. В 1897 году начинает работу Литейно-механический завод Русского акционерного Электрического общества «Динамо». И, наконец, уже в 1916 году строится завод «Автомобильного Московского общества» (АМО-ЗИЛ).

Большие изменения внес XIX век и в названия улиц. Во второй половине века, с началом московского предпринимательства, появляется большое количество доходных домов, квартиры в которых домовладельцы сдают внаем. Поэтому улицы москвичи часто называют по именам домовладельцев.

А почему мы говорим про XIX век, что улицы «москвичи называли»? Разве не существовало официальных городских названий? В том-то и дело, что не существовало.

Вообще, в московских адресах был полный хаос. Иные обозначали их по полицейским частям и кварталам. Наш район, например, относился к XI (Рогожской) части, в которую входило три полицейских участка. Многие москвичи давали свои адреса по церковным приходам («у Мартына Исповедника») или слободам («в Симоновой слободе»). Часто и вовсе прибегали к каким-то совершенно случайным обозначениям: против такой-то церкви, против вдовьего дома, против пожарного депо и т.д. Нумерацию домов пытались завести в Москве в 90-е годы XIX века, но москвичи этот порядок, давно установившийся в Петербурге, упорно игнорировали. Пришлось даже прибегнуть к официальному запрету писать на воротах дома фамилию владельца.

Так, в устной речи местных жителей конца XIX века появилось странное географическое название - Восточная улица. Сегодня мало кто задумывается над тем, что Восточная улица находится относительно Кремля вовсе не на востоке, а на юге. И название получается не географическим. Просто здесь, между Симоновым монастырем и будущей Велозаводской улицей, находились склады Восточного акционерного общества. А так как местным жителям часто приходилось показывать дорогу к складам на этой московской окраине, то для удобства и закрепилось за улицей название Восточной.

А домовладельческих улиц в нашем районе было в XIX веке немало: Сосинские улица и проезд, Беленовский проезд, Живинская улица и другие (более подробно они обозначены в последнем разделе данного издания).

В 1899 году проводились местные обследования селений Московской губернии. На их основании можно составить достаточно полное представление о том, как выглядели в конце XIX века деревеньки Дубровка и Кожухово.

Поскольку Дубровка была ближе к городу, к промышленным предприятиям, то местных жителей в ней зарегистрировано лишь 75 семей (149 мужчин и 165 женщин). Зато «приписных», временно пришедших сюда на работу, было значительно больше: 3 039 мужчин и 1 649 женщин. Все это население Дубровки, составлявшее около 5 000 человек, селилось в 265 избах. Интересно, что грамотными из них были лишь 62 мужчины и 21 женщина.

В Кожухове соотношение местных и «приписных» иное: ведь деревня располагалась дальше от города. Местных крестьян здесь зарегистрировано 192 семьи (425 мужчин и 472 женщины), а посторонних - 139 мужчин и 86 женщин. Крестьяне Кожухова были побогаче (141 двор с огородами) и пограмотнее (умели читать и писать здесь 203 мужчины и 72 женщины).

На полях и огородах местные жители выращивали в основном картофель и капусту. В хозяйстве было немало коров, свиней, овец. Но занимались крестьяне не только огородничеством и животноводством. Многие из них промышляли ломовым (грузовым) или легким (пассажирским, «живейным») извозом, размоткой нитей, мелочной торговлей.

 

 

Конец Сукина болота

Однако сильно изменить быт на берегах обширного Сукина болота не смог даже начавшийся промышленный бум. Вот что вспоминает о годах своего детства известный историк М.Н. Тихомиров.

«За Таганкой город кончался. Между Крутицкими казармами и Симоновым монастырем лежали обширные капустные поля. Здесь находились также пороховые погреба. Сам монастырь красиво возвышался... на берегу Москвы-реки. От него теперь осталась только половина прежней постройки, хотя архитектурой этого монастыря Москва могла бы гордиться не в меньшей степени, чем гордятся своими замками французы и немцы.

За Симоновым монастырем располагались различного рода картофельные и капустные поля, доходя до Тюфелевой рощи на берегу Москвы-реки. Это, собственно, была уже не Москва, а подгородное место. Громадные пространства заняты были здесь капустой, картофелем, морковью, свеклой, огурцами и прочими огородными растениями. Огородный пояс занимал большие площади и доходил до Чесменки (Текстильщики) и Перервы.

К Симонову монастырю примыкала небольшая роща, также почти уничтоженная. В этой роще находился маленький «Лизин пруд», тот самый пруд, который был описан Карамзиным в его повести «Бедная Лиза». По Карамзину, Лиза утопилась в этом пруду от несчастной любви. Во времена же моего детства утопиться в этом пруду при самом яростном желании... было невозможно. Пруд был мелководный и грязный».

Однако постепенно цивилизация, урбанизация, прогресс все плотнее наступали на Подмосковье, на древние деревни. Особенно тяжело пришлось местностям, расположенным ниже столицы по течению Москвы-реки. Если выше Москвы из реки брали воду для питья, устраивали оттуда водопровод, то ниже по течению в реку спускали сточные воды города. Трубопровод для этого был проложен в 1898 году вдоль Дубровского шоссе и далее по Перервинскому шоссе до Сукина болота и Люблинских полей орошения.

Московская газета «Столичная молва» писала 7 января 1911 года:

«Выехав за Спасскую заставу, вы попадаете в своеобразный мир. Здесь царство отбросов. Унылая изрытая равнина с зараженной почвой, с отравленным воздухом. Даже в морозный день, когда валит хлопьями снег, вы стараетесь спрятать поглубже лицо в воротник, чтобы не слышать этого страшного запаха тления.

В царстве отбросов - царство человеческой предприимчивости. Разбросаны по зловонной равнине приземистые заводские здания, высятся красные трубы. Завод альбуминный, клееварный, утилизационный - заводы, перерабатывающие отбросы... В зловонной атмосфере кипит лихорадочная работа. Здесь же, при заводах, позабыв о свежем воздухе, живут люди, живут годами, с семьями...».

А путеводитель по Москве, изданный в 1912 году, так описывал путешествие в этих местах по Московско-Окружной железной дороге.

«На 24-й версте линию пересекает свалочное шоссе, предназначенное для вывоза городских нечистот на новое место свалок, которые предполагается устроить на Сукином болоте; против болота, на правой стороне в 1/4 версты от линии железной дороги находятся поля орошения, примыкающие к расположенной здесь станции Угрешской; за ст. Угрешской на левой стороне в 1/2 версты от железной дороги - Холерное кладбище; за железным мостом на левой стороне в 3/4 версты от железной дороги - Кожуховское кладбище; поверх путей железный мост для пешеходов; на 26-й версте слева - деревня Кожухово; железный путепровод в 12 сажен (31 метр); на 27-й версте - станция Кожухово».

И только после революции и гражданской войны, когда темпы индустриализации московских окраин резко возросли, постепенно исчезли и свалки на Сукином болоте.

Создание единой канализационной системы Москвы тесно связано с именем одного из самых ярких представителей купеческого рода Алексеевых - Николая Александровича Алексеева.

Дело в том, что, кроме государственного городского управления, существовало в Москве и выборное самоуправление. Оно было сплошь купеческим. Во главе городской шестигласной думы стоял городской голова. «Бесспорно, самым выдающимся, самым ярким городским головой в Москве был Николай Александрович Алексеев, занимавший эту должность в конце 80-х и начале 90-х годов. Он происходил из крупной коммерческой семьи Алексеевых, имевших большую «канительную» фабрику (производство золотых и серебряных нитей), из той же семьи, которая дала и другого замечательного талантливого человека, артиста К.С. Алексеева (Станиславского), основателя Художественного театра. Высокий, плечистый, могучего сложения, с быстрыми движениями, с необычайно громким, звонким голосом, изобиловавшим бодрыми, мажорными нотами, Алексеев был весь - быстрота, решимость и энергия».

Эта неутомимая энергия помогла Алексееву осуществить в Москве такие преобразования, о которых только мечтали: водопровод и канализацию. В редком московском дворе не было тогда колодца. Однако воду из колодцев уже не пили, она шла на хозяйственные нужды. Питьевую воду привозили в больших бочках водовозы, которые набирали ее в фонтанах на московских площадях. Туда она попадала из старого резервуара на Сухаревой башне и далее из местности близ села Мытищи, изобиловавшей ключами.

Алексеев энергично принялся за разведку в окрестностях Мытищ, разработку новых ключей, на которых поставили мощные насосы. Оттуда проложили новые трубы до Крестовской заставы, где воздвигли две огромные водонапорные башни (они долгое время считались достопримечательностью Москвы). В городе создали весьма разветвленную сеть труб, и любой домовладелец мог подать заявку о подключении его дома к этой сети.

Однако еще большим мучением для Москвы было отсутствие канализации. Сохранилось множество живописных воспоминаний о лихих и зловонных ночных проездах ассенизаторов по улицам Москвы. Современник вспоминает, что «Москва тогда, в особенности по ночам, была зловонным городом. Много спорили о разных системах канализации. Решил дело городской голова, избрав систему. Рассказывали, что, решая вопрос, он перекрестился и сказал: «Ну, или пан, или пропал!». Время показало, что выбор был сделан правильно: на действие московской канализации жалоб не было».

По этой системе, которая начала строиться в 1892 году, городская сеть отводила все сточные воды к станции перекачки, находившейся у Новоспасского моста по Саринскому проезду. Отсюда по Городскому каналу, который шел от Спасской (Крестьянской) заставы и далее по Загородному каналу, воды выводились на Люблинские поля орошения. А уже на полях осуществлялась почвенная очистка и обезвоживание. Эти работы в начале века возглавлял будущий академик В.Р. Вильямс.

В 1929 году вошла в строй первая в стране Кожуховская очистная станция аэрации, где очистка велась уже биологическим способом. В 1970 году она была закрыта, а ее функции взяла на себя мощная Ново-Курьяновская станция аэрации. Тогда на пустующих Люблинских полях вырос новый жилой массив Марьино (название он получил от деревеньки, стоявшей на его месте).

Сукино болото долгое время оставалось местом многочисленных свалок. Местные крестьяне, со своей стороны, шаг за шагом отвоевывали у болота землю для пастбищ и под огороды. Так болото постепенно засыпалось, и площадь его сокращалась.

В 1929 году землю по обе стороны платформы «Текстильщики» (бывшей «Чесменки») занял совхоз «Текстильщики». В середине 30-х годов его назвали именем Максима Горького. Этот совхоз на 73 гектарах выращивал капусту, морковь и другие овощи, то есть по-государственному занимался прежним делом местных крестьян - огородничеством. Он освоил громадные пространства Сукина болота, создал здесь парники, теплицы и на плодороднейшем торфяном болотном грунте стабильно получал высокие урожаи. Совхоз ежегодно давал москвичам более 20 тысяч тонн овощей. В южной же части Сукина болота, на берегу Москвы-реки в конце 30-х годов строится Южный порт Москвы.

Летом 1968 года пришел конец совхозу - основные овощные поля на Сукином болоте были ликвидированы. На 48 гектарах северной части болота началась постройка новых корпусов Московского завода малолитражных автомобилей (АЗЛК). Двухэтажные деревянные дома, бараки и другие постройки совхоза, находившиеся между болотом и железнодорожной платформой «Текстильщики», были снесены. Здесь теперь проходит Шоссейная улица. На болоте сняли 4- метровый слой плодородного грунта и торфа и взамен намыли песок.

«То Кожуховское болото,
Непролазное много лет,
Навсегда и бесповоротно
Зачеркнул Пролетарский проспект.
Широкая лента бетона
В оправе рябин и берез
Ровна, как поверхность затона,
Пряма, как натянутый трос.
Шумели над стройкой метели,
Дожди поливали ее,
Ветра продувные свистели,
А летом вилось комарье.
Запомнились людям навечно
Свет мощных прожекторов,
Рев МАЗов и трясина двуречья
И тяжкие вздохи копров...
Со свистом несутся машины
Вдогонку одна за одной...
И где он, тот гвалт лягушиный,
Висевший над затхлой водой?».